Зельдины — это ещё одна фамилия, без которой невозможно говорить об истории Екатеринбургского авиаклуба и парашютного спорта на Урале. Сегодня мы познакомимся с тремя представителями этой семьи, хотя увлечённых небом её членов значительно больше.
Алексей — мастер спорта, в составе команды Свердловской области победитель и призёр Этапов Кубка мира, многократный призёр и победитель Чемпионатов России и Всероссийских соревнований по точности приземления, пара-ски и скоростному падению. Чемпион Адриатики. Тандем-инструктор аэродрома Логиново.
Павел — мастер спорта, в составе команды Свердловской области победитель и призёр Этапов Кубка мира, многократный призёр и победитель Чемпионатов России и Всероссийских соревнований по точности приземления.
Людмила — спортивный судья Всероссийской категории, главный судья ряда Всероссийских соревнований по парашютному спорту, бывшая спортсменка-парашютистка.
Интервью с семьёй Зельдиных
Текст интервью
— Всем здравствуйте! И у нас сегодня в гостях семья Зельдиных. Если мы говорим о Екатеринбургском авиаклубе и екатеринбургских парашютистах, то эта фамилия точно всем известна. Первый мой вопрос будет очень стандартный для всех парашютистов. И он такой. Как вы попали в парашютный спорт? Какой был ваш первый прыжок?
Людмила: В парашютный спорт я попала почти случайно. Когда я училась в 10-м классе, я очень хотела поступить в лётное училище. Но в то время девушек в лётное училище не брали от слова совсем.
— Это примерно какой год был?
Людмила: Это был 1974 год. Столько не живут 🙂 Девушек не брали в лётное училище. Всё, я спокойно поступила на радиофак. А потом, пересматривая старые фотографии своих родителей, которые учились в одной группе с Киселёвым Сергеем Александровичем, я увидела парашют ПД-47 и решила прыгнуть. Я пришла поздно в парашютный спорт. Я пришла после первого курса института, когда многие в это время уже даже и заканчивают. Вот так я пришла и осталась.
—И это был наш Екатеринбургский авиаклуб, аэродром Логиново?
Людмила: Это был наш Екатеринбургский авиационно-спортивный клуб. Командиром звена был Прокопьев Валерий Андреевич. Сделав 3 прыжка в 1976-м году, после этого я оттуда уже практически больше не уходила.
— Лёша, а каким был твой первый прыжок?
Алексей: Мой прыжок был ровно через 30 лет после маминого первого.
— Дата в дату? 🙂
Алексей: Это 96-й был. Мама предложила попробовать что-то такое, привезла меня на аэродром, вручила в жёсткие руки Тамары Андреевны и Димы Гмызина. Он уже прыгал, уже был мастером спорта на тот момент. Они мне буквально за 15 минут провели инструктаж и отправили в небо.
— С круглым парашютом?
Алексей: Да.
— Сколько тебе было лет?
Алексей: 15.
— Паша, а ты как попал во всю эту историю?
Павел: Ситуация аналогичная!
— Спустя 30 лет после Лёши?))
Павел: Мама сказала, иди попробуй, понравится — будешь прыгать, не понравится —не будешь прыгать.
— И я так понимаю, что тебе понравилось.
Павел: 13 марта 2006 года я совершил свой первый самостоятельный прыжок. До этого был ещё тандем-прыжок. Это было на Европе-Азии.
Людмила: Паше было лет 10 и дочери было лет 8.
Павел: И вот как раз есть фотография приземления с данного прыжка. Лет 10 мне, наверное, было.
—Не сильно много. Ну, а потом самостоятельно уже, по старинке, как у всех?
Павел: Да, полный курс от круглого Д-5, Т-4, УТ-15 — и дальше к крылу.
— С первым прыжком понятно. Людмила, а как вы поняли, что вы хотите остаться в спорте? В те времена, я так понимаю, нельзя было просто прийти и попробовать? Ты либо спортсмен, либо ты военный, либо ты…
Людмила: Вот в те времена как раз можно было просто прийти и попробовать. В аэроклубе было 3 направления деятельности. Перворазники — это люди, которые делали по 3 прыжка. Спортсмены, которых тогда было не полтора землекопа, как сегодня, а 3 состава, как минимум. То есть, 3 подъема, 3 взлёта по 10 человек. И была подготовка военного контингента. Вот этим занимался клуб. Прыгали все бесплатно. От слова «совсем».
— Звучит очень здорово и невероятно.
Людмила: Мало того, спортсмены, участвуя в спортивных сборах, — им оплачивалось участие в этих сборах. Поэтому я пришла просто так. 3 прыжка прыгнула, а потом уже был набор на второй разряд. При наборе на второй разряд мы сдавали определённые тесты по физической подготовке, с нами беседовали. Меня, честно говоря, брать не хотели. Мне сказали: «Ну, она нам не подходит, она слишком девочка-девочка».
— Девочка-девочка, которая лётчицей хотела стать?
Людмила: Ну да, но как бы не спортсменка такая. И даже думали: вот все, кто со мной пришли, а нас пришло 5 человек, — вот 4 останутся, а она уйдёт. В итоге 4 ушли… нет, не 4 — 3 ушли, а я осталась.
— Людмила, я правильно понимаю, что там же на аэродроме случилась ваша большая любовь и семья?
Людмила: Ну, любовь и семья случилась не на аэродроме, а раньше, в институте. Но муж у меня тоже прыгал.
— Вы его привели?
Людмила: Я его привела. Но когда я его привезла на аэродром, все были страшно возмущены. Что-то, мол, ещё и своих друзей возят сюда. Поэтому он занимался-занимался, но к нему очень придирались всегда. И он закончил заниматься.
— Вы, получается, проходили по вот этой классической истории, когда нужно 150 прыжков напрыгать, только после этого получаешь крыло?
Людмила: Нет.
— Нет?
Людмила: Нет.
— А как же это было?
Людмила:: Крыло я получила после 750 прыжков! Не было крыльев, не было. Я вам потом покажу фотографию, когда появились первые крылья, где на круг заходят 2 парашюта, круглый и крыло. Значит, крылья появились первые у нас на соревнованиях в 1977-м году. А до этого все прыгали на круглых.
— И точнили на них же?
Людмила: И точнили на них же.
— Лёша, а ты застал эту эпоху или у тебя уже было иначе? Как ты обучался на спортсмена?
Алексей: Я как раз застал ту эпоху, когда надо было 150 прыжков напрыгать. Я прошёл по стандартной программе: 8 прыжков на Д-5, потом до Д1-5-У, 20 прыжков с Т-4, 50 прыжков с УТ-15 и на УТ-15 до 130 прыжков прыгал и также работал на блин, попадал.
— У тебя с этим хорошо всё было?
Алексей: Да.
— Ребята рассказывают истории из разряда, что тебе на хвост падают на соревнованиях по точности. Ты всех заводишь, и все летят за тобой.
Алексей: Ну так и есть, да. Я прыгаю первым, и они все, глядя на меня, уже смотрят на погоду и заходят.
— Ты как-то чувствуешь, что нужно делать?
Алексей: Да, точность без того, чтобы чувствовать погоду и парашют, невозможна.
— Паш, а ты как учился? Ты какую историю застал?
Павел: Я по такой же классической схеме.
— 150 прыжков?
Павел: Ну, на 124-м прыжке я сел на крыло, а так Д-5, T-4, УT-15. И также на УT-15 нас заставляли приходить, ну, тогда в песочный круг, либо в сумку. На датчик мы не работали, но и в сумку попал я только один раз из всех своих прыжков.
— Очень большую сумку надо было брать!
Павел: Не, просто уходя в самолёт, Глазырин Валерий Вячеславович сказал: «Павел, если попадёшь, — с меня шоколадка». И вот это чувство азарта, когда я с кем-то спорю или ещё что-то… я процентов на 90 выигрываю. Поэтому я попал.
— Сегодня эта система абсолютно другая. Можно довольно быстро, даже если идёшь по классике, пересесть на крыло. И вот как вы считаете, тогда это количество, оно было обусловлено тем, что не было какой-то аэротрубной подготовки, или всё-таки это действительно количество перерастало в качество? И количество было объективно?
Людмила: Тогда и технологии не позволяли, и смысл в количестве есть. Потому что люди, которые прошли вот ту подготовку, они не улетают далеко. Они могут ошибиться в конце в обработке, но улететь далеко этим людям сложно. Они знают расчёт прыжка. Расчёт прыжка, который делается для того же круглого купола, допустим.
Павел: И для нас теория очень была важна, то есть, нам преподавали очень много теории. Расчёт прыжка, конусы возможности купола и так далее. Сейчас, насколько я вижу, как происходит, этого абсолютно нет.
Алексей: Да, доходит до того, что люди в тысячу прыжков мало того, что приземляются на другом конце аэродрома, так и парашюты себе укладывать не умеют.
— Вы можете вспомнить во время своего обучения, когда вы ещё только-только становились спортсменами, наиболее значимого человека, который вас научил, который вам рассказал, который для вас какой-то легендой был в то время, когда вы ещё были парашютными салагами?
Людмила: У нас был тренер Трухин Игорь Борисович. Личность достаточно легендарная во многих смыслах, что называется, который нас учил, он нас возил на соревнования. Причём, на первые свои соревнования вот сегодня вряд ли кто-то попадёт в 110 прыжков. Я участвовала в чемпионате Высших учебных заведений России. Вот на парашюте Т-4 ещё. Он возил нас на Праздник Севера в Мурманск. Очень интересные соревнования были тоже. И он был реально тренером. Вот долгое время. Большое внимание уделял физподготовке. То есть, мы все очень неплохо прыгали на батуте. Физическая подготовка была очень классная. Мы ходили в походы зимой на лыжах. Коллективом клуба мы объединялись и шли с ночёвкой зимой в поход на лыжах. Такое тоже было. Поэтому — это был тренер. После него появилась Тамара Андреевна. Вот Тамару Андреевну я на всю жизнь запомнила. Тамара Андреевна, у неё были красные штаны. Она стояла на старте и финише. Её нужно было оббежать в парашютных ботинках, я думаю, что вы даже не знаете уже все, что это такое, — вот на такой подошве с высокой шнуровкой ботинки, — бежать в них вокруг аэродрома. Когда мы видели эти красные штаны, её хотелось иногда убить. Но она давала в этом плане, она требовала, поэтому мы делали. И это было хорошо.
— Лёша, а ты что можешь об этом сказать?
Алексей: Тамара Андреевна была тренером, но таким, которая воспитывала в нас самодисциплину, давала нам физические нагрузки. Но в плане именно спортивного мастерства — такого кумира единого не было, но была вся наша команда на тот момент, на которых все смотрели, за которыми тянулись. Это Гмызин, Прокопьев, Ярушников, Галкин. Вот все эти ребята — мы всю жизнь на них смотрели и пытались быть как они, как минимум.
— Получается?
Алексей: Иногда даже лучше.
— Паша, а у тебя кто был значимой фигурой, который тебя восхитил в парашютном спорте?
Павел: Прям восхитил чтобы? Нет, были авторитеты, за кем я стремился и так далее. Но вот если возвращаясь к вопросу, то, что сейчас мама и Алексей рассказывали, то полностью согласен с Алексеем. У нас разница в 4 года, и поэтому мы это всё примерно в одинаковое время застали. Да, Тамара Андреевна была у нас таким… Кремень жёсткий, который нас это… Но когда мы пришли, мы были ещё молодые — и был ещё Прокопьев Валерий Андреевич, который с нас очень жёсткую дисциплину спрашивал, помимо самих прыжков. Но в авторитете была наша старшая команда, за которой мы стремились тогда. Прокопьев, Рушников и Гмызин.
— Это были такие старшеклассники, да?
Павел: Да, и им, с одной стороны, всё равно на нас, так как они ещё молодые были, немножко им фиолетово было, скажем так. Но мы стремились соответствовать. А ещё в самом начале, где-то прыжков 30, наверное, у меня было или 40, появился какой-то страх прыгать или что-то такое. Я очень долго укладывал, хотя надо было ходить через подъём, и так далее…
— Саботировал маленько!
Павел: Да! И Алексей, он меня ходил, пинал, чтобы я шевелился. Вот.
— Каким был аэродром в те времена, когда вы только становились спортсменами? Что в нём было, чего в нём не было? Какой был самолётный парк? Что вы можете вспомнить про то время именно с точки зрения, может быть, инфраструктуры, людей, самолётов? Как это было?
Людмила: Самолёты были те же самые, но их было много. Не 1 самолёт, который летает сегодня, — они летали все 3 и летали всегда нормально. Было много аппаратов самолётного звена, потому что когда я начинала, самолётное звено было, хорошо работало, лётчики летали на пилотаж. Что касается инфраструктуры. Сейчас уже нет того здания, в котором мы жили, так называемая казарма. В ней жили мальчики и девочки, 2 комнаты отдельных, двухъярусные кровати, плотненько друг к другу, потому что все не входили. Там было ужасно холодно. Мы пытались топить буржуйку летом, когда дожди. Туалеты очень-очень далеко. Там можно было как солдат-срочников отправлять чистить туалеты, что и было. Нарушители отправлялись туда на хозработы. Вот в плане инфраструктуры всё было гораздо хуже, чем сейчас. Но в плане всего остального — на аэродроме жили. Я заканчивала работу, я садилась на электричку, машин не было почти ни у кого. Я шла пешком от станции Марамзино до аэродрома. Иногда машина встречала в Марамзино, это было по пятницам, Урал встречал. Дороги на аэродром не было. То есть, дорога была такая, что месила грязь. И особенно, когда ночью мы шли от кладбища, приходили уже ночью — но все туда стремились настолько! Люди, которые в то время прыгали, — у них не было комфортных условий, у них была вот такая яркая жизнь на аэродроме.
Павел:: А вот эти домики, которые стоят по 4 комнаты, вы же принимали участие в их строительстве?
Людмила: Ну, это не мы уже, после нас. А до этого этого не было ничего.
— Но, получается, вы уже застали тот момент, когда на аэродроме что-то построилось?
Алексей:: Я скажу так, что за 30 лет ничего не изменилось. Домики были поновее, которые построили наши старшие товарищи.
— Это то, что мы называем сегодня Шанхаем?
Павел: А что мы называем Шанхаем?
— Домики в глубине Логиново
Алексей: Нет, нет. Домики, которые на входе, наоборот. Вот эти вот 3 домика. Пытались построить каменную казарму, это где сейчас генеральский корпус. Она стояла просто остовом бетонным, пустым. И вот было 3 домика. По удобствам было всё один-в-один, как и все предыдущие 30 лет.
Павел: Да, как и в 70-м году))
Алексей: Но единственное, по ощущениям, на аэродроме тогда были только люди, увлечённые небом. Там были только профессионалы, которые занимались любимым делом.
Людмила: Там был спорт. Там был реальный спорт. Для того, чтобы попасть даже в третий состав, нужно было работать, работать и работать.
Павел: Мы вставали в 7 утра, с 8 начинались прыжки, до обеда мы делали 10 прыжков. 6 точностных, 4 акробатики.
— 10 прыжков до обеда?!
Павел: До обеда 10 прыжков.
— Сейчас за месяц бы столько сделать 🙁
Людмила: А у нас были сборы в марте.
Павел: После чего разборы, физо, полноценно занимались. Сейчас такого нет.
Людмила: Сборы в марте, когда замерзают руки на укладке парашюта. Укладывали мы на улице. Март месяц. Потом ты идёшь на акробатику, ты снимаешь унты, надеваешь кроссовки и идёшь по снегу в самолёт.
— Какое у вас мнение на этот счет, про прыжки сегодня, про спорт сегодня?
Алексей: У людей, наверное, нет мотивации, интереса заниматься уже тем, чем занимались мы. Они хотят уйти в какие-то другие направления. Но эти направления с нашей техникой развивать, к сожалению, нельзя. Поэтому из спорта у нас остались только те виды, которые могут здесь культивироваться.
— Вы помните свои первые соревнования?
Алексей: Да.
Павел: Да.
Людмила: Да.
— Тогда начнем с Паши. Какие они были?
Первое соревнование это была Европа-Азия. Как раз это год 2002-й или 2003-й, наверное. Сложнейшие условия. Я не их так сильно запомнил, как то, что через неделю у нас были зональные соревнования в Нижнем Тагиле. Это были мои первые соревнования, и на этих соревнованиях я выполнил кандидата в мастера спорта.
— Круто!
Павел: Поэтому они мне больше отложились в памяти, нежели предыдущие Европа-Азия, которые неделей раньше были.
— Это был как раз результат, квинтэссенция твоих усилий при поддержке тренерского состава?
Павел: Я думаю, да, сложились все карты. Нас тогда 3 человека из нашей команды выполнили. Это я, Татьяна Гордеева и Зельдина Вика. То есть, мы втроём на одних соревнованиях КМС выполнили.
Людмила: Моими первыми соревнованиями было как раз Первенство ВУЗов России. Туда приехало очень много участников. И я тогда на Т-4 достаточно достойно выступила, и команда наша, у нас была вторая команда УПИ. И мы командой заняли где-то 4-е место, и это было очень здорово, потому что там было очень много украинских команд из украинских ВУЗов, которые прыгали очень хорошо на тот момент. Вообще, сами соревнования по духу, когда приехали студенты, они были очень интересными. У нас было не очень хорошо с погодой. Сегодня, когда погоды нет, что люди делают обычно? Они куда-то расползаются по домикам и так далее. Тогда все играли в слонов. То есть вставала команда в слона, и люди запрыгивали наверх, пытались запрыгнуть, а потом нужно было вести слона по аэродрому. Вторая игра — это столы парашютные были, чехлы от парашютных столов. Туда набивалось что-то, и ими сражались. Весело было.
Алексей: У меня первое соревнование было — Чемпионат России среди молодёжи в 1999-м году. Запомнились они тем, что я считал себя хорошо к ним подготовленным, и 2 первых прыжка на точность по глупости почти не попал.
— Именно так и бывает, когда думаешь, что ты готов :))
Алексей: Да, потом собрался и, по-моему, 3 ноля было у меня, да?
— Людмила, расскажите, пожалуйста, вот я правильно понимаю, что ребята, когда родились, по умолчанию сразу поехали проводить детство на аэродроме? Насколько парашютный спорт проник в вашу семью? Вот как тогда это было, когда ребята были маленькие? И как, ребята, вы помните свое аэродромное детство?
Людмила: Ну, больше всего в этом повезло Алексею. Потому что я возобновила прыжки, когда ему было полгода. А когда ему было месяцев 10, то мы специально сняли дом в Логиново, и я каждое утро бегала на аэродром на прыжки. А с ним кто-то оставался. Кто-то приезжал мне помогать. Но не всегда приезжали, поэтому я садила его в летнюю коляску — и по пашне 5,5 километров везла на аэродром.
— Лёша, тебя не укачивает в Ан-2, очевидно))
Людмила: А дальше посадили его на квадрат, играет. Все подходят, что-то говорят. Однажды он с этого квадрата уполз. Мы его искали с самолёта. Трава на аэродроме была высокой… но нашли.
— Не получилось, да, сбежать?
Людмила: А у Паши, у него детства на аэродроме уже не было, потому что в то время считалось, что женщины с детьми не должны прыгать. То есть, вот тогда я вернулась, тогда Рая Новоселова вернулась, а в основном все уходили. У тебя родился ребенок, ты уходишь. И тренерский состав считал, что так правильно. Поэтому, когда родился Паша, я уже ушла совсем. И снова на аэродроме я появилась уже только в 1992-м году. Вот, с 86-го по 92-й я там не появлялась.
— Лёша, ну а всё-таки, касаемо детства на аэродроме, что-то ты помнишь?
Алексей: Я ничего не помню.
— Ты просто был маленький, а потом ты стал внезапно спортсменом?))
Алексей: Сейчас мне могут рассказывать всё, что угодно, что там было, но я этого…
— Тогда, если как такового аэродромного детства не было, — у вас мама и папа парашютисты. Вы в парашютный спорт шли, потому что это родители предложили или вас это тоже восхищало? Какая у вас-то причина была пойти и прыгнуть?
Алексей: Нет, я думаю, нет ни одного человека, который останется равнодушным, глядя на все это. А когда тебе предлагают попробовать, то обязательно надо согласиться, а дальше уже делать свой выбор.
Павел: Я на самом деле из-за парашютного спорта, завязал с футболом — я занимался профессиональным футболом, параллельно баскетбол, волейбол, карате.
— Но ровно пока парашютистом не стал?))
Павел: На всё время перестало хватать, потому что сборы. Ты в апреле уезжаешь, в октябре, условно говоря, возвращаешься. Просто ни на что не оставалось времени. Как и на школу. И на институт.
— А вот сегодняшние ваши семьи, они тоже парашютисты? Их тянет в небо?
Алексей:: Ну, у меня из четырёх детей трое старших уже прыгали со мной.
— Они ждут 15-летие?
Алексей:: Нет, старшему уже 18, но он немножко не хочет прыгать. А Лев с Платоном прям горят, они каждый выходной, когда я еду на аэродром, едут со мной. Если я их не беру, они обижаются и очень хотят заниматься. Лев постоянно на аэродроме учится укладывать парашюты, бегает, помогает на старте. То есть, пытается всячески влиться в эту парашютную жизнь.
— А вторые половинки как относятся?
Алексей: Ну, у меня жена тоже парашютистка. Она мастер спорта, у нее 2 500 прыжков. Она иногда тоже приезжает в свое удовольствие попрыгать. Но когда не попрыгать, то просто посидеть с друзьями на аэродроме, увидеть всех. Всегда рада.
— Паш, а ты как? Что расскажешь?
Павел: Первая и она же бывшая супруга — тоже парашютистка. Дочь у меня ещё не прыгнула, пока так не сложилось. По возможности она на аэродром приезжает, но в основном она в школе Олимпийского резерва в Новоуральске занимается лыжами беговыми. Она очень хочет прыгнуть. Она ждёт, когда будет возможность у Алексея. Посмотрим, этим летом, может быть, всё удастся.
— А вас это зажигает? У вас уже мама и папа – это парашютная история. Вы сами парашютисты. Если ваши дети это продолжат, это будет приятно?
Павел: Нет, я хочу болеть за неё за биатлон. Сидеть и смотреть телевизор и болеть за биатлон))
Алексей: Я не уверен, что они будут заниматься именно спортом, но прыгать, я думаю, однозначно будут хотя бы в своё удовольствие. По ним видно, что им это нравится. Даже по тем видео с прыжков видно, что им зашло это всё.
— На самом деле, это очень круто, когда есть парашютная династия, когда она, как минимум, несколько поколений проносит вот эту парашютную историю. Надеюсь, что если вашим детям понравится, то они обязательно продолжат эту историю. Людмила, а вы сказали, что вернулись уже в 90-х. Почему вы вернулись?
Людмила: Я вернулась достаточно случайно. Я ушла, потому что мне было плохо. Мне было плохо, потому что мне сказали, что женщины с детьми у нас не прыгают. Я собиралась прыгать. Я собиралась прыгать дальше. Я села на крыло нормально, я его освоила, у меня пошли результаты. И вот когда это произошло, мне туда заходить не хотелось больше.
— Обида?
Людмила: Да. Благодаря этому родился Пашка и Наталья, потому что я бросила. Непонятно, когда бы я собралась ещё с парашютным спортом родить двоих детей.
Павел: Какой плюс мне))
— Паша! Узнал что-то новенькое сегодня))
Людмила: Вот, а вернулась я — и меня попросили написать программу для автоматизации судейства.
— И вот тогда началась история…
Людмила: Я написала программу, я с этой программой поехала судить соревнования, и дальше началась история судейства соревнований.
— А вы продолжали прыгать?
Людмила: Нет. Было именно судейство. Я после этого 1 раз попробовала. Нас собрал бывший инструктор клуба Арнаутов Юрий Николаевич. Он собрал нас, старых парашютистов. На Балтыме была дропзона — организовал нам там прыжок. В тот момент, когда мы сели в самолёт, а каждый из нас не прыгал 15-20 лет, впечатление было, что это было вчера. Мы даже в самолёте сели так, как мы своей командой сидели раньше. После того, как я прыгнула, я поняла, что больше этого делать не надо. Очень хочется вернуться обратно. Очень захотелось прыгать. Я просто больше не стала. То есть, это уже сложно было бы. Мне хотелось прыгать именно спортивные прыжки. Мы, моя команда, все тогда попали в районе нуля. Ну вот кто у нас как прыгал хорошо, так и прыгнули в тот раз. Второе, в воздухе руки-ноги — всё стало так, как оно должно быть. Мне так захотелось комплекс крутить! Возвращаться в спорт как в спорт, а в то время это были сборы, 400–500 прыжков в год ребята делали, — это с работой несовместимо. Либо работа, либо спорт.
— Ребята, ну вы ведь, значит, застали тот переломный момент (ну или Паша уже пришёл после него, сейчас разберёмся), когда прыжки сначала были бесплатные, был спорт, а потом случилось, что СССР перестал существовать, стала существовать Россия, прыжки превратились в коммерческую историю. Сейчас, наверное, можно сказать, что и спорт коммерческий, потому что в первую очередь у тебя должны быть деньги, чтобы прыгать. И, соответственно, всё это стало как будто бы не совсем про спорт, а про вот индустрию, в которой классно. И если ты себе можешь позволить, то ты ещё и спортивные какие-то ништяки от этого получаешь. Вот момент, когда эта переломная ситуация случилась — вы прыгали? Что тогда происходило?
Павел: Наверное, уменьшилось количество прыжков.
Алексей: Да, но это всё плавно происходило на протяжении многих лет, потому что мы же прыгали за счёт средств, которые выделяла область. Сначала прыгала целая команда круглый год, по 500-600 прыжков в год делала, потом стало всё меньше и меньше, ну и докатились до того, что сейчас Федерация выделяет денег, которых хватает на поездку на одни соревнования. И количество — сначала были в клубе одни спортсмены, потом на 10 спортсменов стал 1 любитель, потом 2, 3. И сейчас это ушло в обратную пропорцию. У нас там на 2 спортсменов 50 человек, которые просто отдыхают.
Павел: И аэроклуб теперь ориентирован не на спортсменов и результаты.
Алексей: Сейчас аэроклуб зарабатывает деньги, чтобы прожить, и спорт не особо интересен.
— Бывали у вас перерывы большие в прыжках?
Павел: Наверное, последнее время, когда я 2 или 3 года назад мастера выполнил, я не прыгал целый год. Мне неинтересно ездить просто на аэродром, заниматься прыжковщиной, мне интересно соревноваться.
— Достигать?
Павел: Достигать. Я тогда и прыгаю по-другому. То есть, если просто я приехал на фановый прыжок, я могу на проверки не заходить, я всё равно прилечу куда-то туда. Но когда ты на соревнованиях, у тебя совершенно по-другому работа строится. Ты ответственно к ней подходишь. Вот это нравится, нравится соревноваться. Просто так, совершать прыжки на сегодняшний день не очень интересно. И был как раз момент, когда я не ездил в течение года, наверное. И вот стал, видимо, жадным для прыжков. Я на той Европе-Азии в финал попал, что было в первый раз, мастера выполнил. В принципе, у меня результаты были хорошие. Командой мы, по-моему, первые стали.
— Как хорошее вино, настоялся?
Павел: И ощущения были потрясающие.
— А вы можете припомнить каждый 3 своих самых значимых прыжка, которые либо вас что-то поменяли или вектор какой-то задали, либо, может, это был безумный прыжок…?
Алексей: Бэйс.
Павел: Да, бэйс.
Алексей: 72 метра – это очень запоминающийся прыжок, когда ты чувствуешь спиной, как у тебя липучки на ранце расходятся, как у тебя стропы из сот выходят из каждой. Очень запоминается.
— У вас обоих так?
Павел: Да. У меня за доли секунды полжизни перед глазами пролетело — реально, как в замедленном действии, как в фильмах показывают. Такого я и не ожидал. Но ощущения такие были, да.
Людмила: У меня это был прыжок 13-14-й, сейчас не помню, какой. Падала я ещё плохо, и я перепутала кольца. Вместо основного открыла запасной парашют. Открыла запасной парашют, после этого сработал прибор на основном. Ну, хорошо, что этот уже наполнился, поэтому основной — он как колбаса в чехле болтался снизу, а там был большой Д1-5-У, здоровый купол. Что-то такое вообще невообразимое. И после этого больше никаких проблем с падением у меня не было.
— Вот сегодня, когда мы прыгаем, это довольно безопасная история, если ты подходишь к вопросу с головой. Хорошая техника, высотомеры, пищалки, шлема, защита и прочая история. А как было, когда прыгали вы?
Алексей: Я до сих пор прыгаю без высотомера.
— Так)) Алексей не прыгает на аэродроме Логиново.
Павел: Ну, тогда мне тоже туда закрыто)) Просто, когда начинали прыгать, ну, изначально ещё, по-моему, от мамы досталась колодка, там секундомер был и высотомер. Тысячный.
Алексей: У меня не было высотомера.
Павел: Ну, значит, только секундомер. От тебя же досталось. Выходишь, засекаешь, смотришь 10 секунд, раскрываешься. То есть, такое было.
— Считал в уме и потом сверился?
Алексей: Нет, почему? Обычный секундомер.
Павел: На него смотришь и всё.
— Я понимаю, но я имею в виду, что пока вы летели в свободном падении, вы как-то отсчитывали это время? Оно же не пищит никак?
Алексей: Нет, смотришь на него.
— А это не мешало сохранять позу?
Павел: Да на это не обращаешь внимания.
Алексей: Там же была запаска достаточно далеко вперёд вынесена.
— В принципе, голову наклонил, всё видать.
Павел: А потом, когда уже начали спортивные прыжки и прыгали акробатику, прыгали очень часто, это выработалось уже интуитивно: время разгона, время комплекса, и прыжков 100 я раскрываюсь плюс-минус на одной и той же высоте. Я понял, что высотомер мне не нужен, тоже убрал его, и больше я с ним и не прыгал.
Людмила: Вообще, до появления первых крыльев всё спокойно было. Парашюты раскрывались хорошо. Мы не боялись раскрываться. Потом, после того, как я пересела на крыло, это был парашют ПО-9, на каждом прыжке я раздёргивала стропы. То есть, я его трясла на каждом прыжке, чтобы он раскрылся. А на круглых, ну да, ты что-то немножко там перепадал. Ну не страшно же, ну открылся.
— Там и с 200 метров прыгают, да?
Людмила: Конечно. Открылся пониже. Он хорошо открывался быстро.
— Вот сегодня вы все парашютисты, всё равно так или иначе. Ну Людмила — судья. Что для вас парашютный спорт сегодня? Он работа, он развлечение, он кайф, он спорт?
Людмила: Вообще парашютный спорт — это вторая жизнь. Вот всегда говорят, хорошо быть актёром, за свою жизнь проживаешь много жизней. Вот мы проживаем вторую жизнь в парашютном спорте. Это ещё одна жизнь. Вот я занимаюсь организацией соревнований, занимаюсь судейством. Всё это очень интересно. Сегодня, когда сужу акробатику, мне не надо знать, кто это прыгает. Я когда вижу человека в экране монитора, я могу сказать, кто это, почти по всем спортсменам страны. И это тоже круто.
Алексей: Ну, я уже перешёл в разряд любителей. Из спорта уже с профессиональной точки зрения ушёл. То есть, сейчас я спортсмен-любитель, выезжаю по возможности на соревнования, показать, что ты ещё что-то можешь, ну и расслабиться от повседневной жизни. В парашютном спорте сейчас я себя больше позиционирую как инструктор, тандем-мастер, и вот в этом ключе пока двигаюсь дальше.
— Знаешь, когда хобби или очень классное занятие превращается в работу, бывает, что в какой-то момент сожалеешь об этом. У тебя был такой момент?
Алексей: Нет, сожаления нет. Усталость, конечно, накапливается. Когда ты целый сезон работаешь, к концу сезона устаёшь. Если в начале ты рвёшься в бой в каждый прыжок, в конце сезона уже можно немножко посидеть, через прыжочек сходить.
— Паша, а у тебя как?
Павел: Да мы сейчас из тех, кто остались, — все спортсмены-любители, я, наверное, так назову. Потому что профессиональные спортсмены — это на сегодняшний день военные, которые по миллиону часов проводят в налётах в трубе и которые прыгают в год так же, наверное, по 500–600 прыжков. Мы на сегодняшний момент прыжков 50–100, наверное, в год делаем, это вместе с соревнованиями. Но надо отдать должное, когда мы ездим на соревнования нашей командой, — мы на уровне. То есть, мы соревнуемся за первое место именно командой. В личной точности — да, наверное, мы там в десятке, но командой мы всегда рассчитываем на первое место. И мы-то ждём, чтобы у нас молодёжь подросла, — кому-то это передать и так далее, но на сегодняшний момент…
— А вы сами готовы передавать?
Павел: Нет)
Людмила: Не, они без боя это не отдадут. Но это достаточно круто, когда приезжает Екатеринбург. Первое — это школа. Их сверху видно, и это очень красиво. Когда пятёрка екатеринбургская идёт — это очень красиво. А второе, когда люди приземляются и дают хорошие результаты, а у них у одного первый прыжок в этом сезоне, у второго — третий, у четвёртого — пятый. Это очень классно, с одной стороны. Но очень обидно. Потому что если этим людям дать хотя бы 200–300 прыжков в год, то это команда — уровня мирового.
Павел: Мы в 2015 году, по-моему, или в 2013…
Алексей: В 2014-м.
Павел: …ездили в Швейцарию. Там был этап Кубка мира. Мы поехали — команда Екатеринбурга, не сборная России. Мы выиграли этап день-ночь, соревнования. Мы заняли первое место. Можем же!
— Правильно я понимаю, исходя из вашего рассказа, что Екатеринбург, наш авиаклуб, при условии, если мы все знания сохраним и как-то передадим молодёжи, научим её, — это может быть школа, которая задаёт тон всей стране по определённым дисциплинам?
Павел: Ну вот мама правильно сказала, когда прыгает команда Екатеринбурга на точность приземления, — это видно сразу. Мы были в Агое молодыми спортсменами, когда ведущие спортсмены с ВВС тоже говорили, что если бы их в детстве научили так, как мы ходим друг за другом, чувствуем и так далее, — они бы прыгали ещё лучше.
Людмила: Нужно что-то вложить в клуб сегодня. Потому что сегодня условий для того, чтобы это всё продолжало развиваться именно в спортивном направлении, — нет. То есть нет техники. Второе, не на что прыгать. И третье, получается, некому прыгать из-за первых двух составляющих. То есть, 3 составляющих должно быть. С чего, на какие средства и кто. И тогда всё возможно.
— Ну, хотя бы понятно, что решать.
Вот всё равно сегодня молодёжь есть. Да, её немного в авиаклубе, но всё равно какие-то возможности появляются. Иногда это дети парашютистов, иногда это ребята, кому просто всегда хотелось прыгать. И мы как-то стараемся, чтобы молодёжь на аэродроме была. Что бы вы ей порекомендовали? Какой ваш совет, напутствие?
Людмила: Не лениться и думать.
Алексей: Во-первых, продолжать заниматься. Во-вторых, заниматься не бесцельно, ставить себе цель и идти к ней. Если ты идёшь к цели, не нужно идти к ней в одиночку. Есть старшие товарищи, которые всегда помогут и подскажут.
Павел: Молодёжи я бы посоветовал не стесняться, подходить и спрашивать.
— Пока есть к кому.
Павел: Нам не жалко, мы с удовольствием, но когда он не подходит, значит, наверное, ему это не надо. То есть, в первую очередь, у них самих должна быть цель, и они должны это хотеть. Пусть подходят, спрашивают, мы всегда поможем, всегда объясним, где-то подскажем.
