Сергей Рознин — именно так зовут руководителя команды воздушных операторов Екатеринбургского авиаклуба! Сергей начал свой прыжковый путь ещё в конце 80-х годов, затем в нулевых стал одним из первопроходцев уральского коммерческого спорта, более 2 десятков лет снимает людей в небе.
Имя Сергея значится в подписи к тысячам аэродромных фото, а за его плечами — ничуть не меньшее количество увлекательных историй о прыжках с парашютом.
Интервью с Сергеем Розниным
Текст интервью
— Ну что ж, здравствуйте! У нас сегодня в гостях самая обворожительная — обворожабельная!— улыбка аэродрома Логиново. И это Сергей Рознин. Кстати, очень крутой воздушный оператор. Первый вопрос, очень распространенный для всех парашютистов, — про твой первый прыжок. Каким он был, как ты попал на аэродром?
— Я человек возрастной, поэтому застал ещё СССР-овские времена, так называемые, у меня все просто и банально. Работал в заводе оптикомеханическом, там производился набор. Услышал. У меня есть ещё сестрёнка-двойняшка, мы вместе с ней пошли. Занимались месяц, если не ошибаюсь. Сами учились укладывать парашют, на своих укладках прыгали. Вот. Так я познакомился с нашим любимым, как уже… длящиеся эти взаимоотношения любовного характера всю жизнь. То есть, в 86-м году я совершил свой первый прыжок.
— Сейчас хочешь прыгнуть в первый раз — просто идёшь, звонишь, записываешься, проходишь инструктаж трёхчасовой, прыгаешь. Раньше так было нельзя. Вот как можно было раньше?
— Раньше обязательно условие — люди прыгали на своих укладках. То есть, ты прыгнул, сам себе уложил, это был курс. Сейчас курс немножко изменился. Людей, видимо, желающих прыгать много… или не очень много 🙂 Но курс такой. Упростили всю эту задачу, просто укладывают инструктора. Проходишь 4 часа обучения, и если инструктор видит, что ты адекватный и способен совершить безопасные для себя и для других парашютные действия, то ты идёшь и прыгаешь.
— Смотри, насколько мне известно, раньше было несколько направлений деятельности у ДОСААФ. Были перворазники, были ребята, кто в спорт отбирались, ну и, соответственно, готовились ВДВ-шники, ребята, кто по части военных кадров. Ты, получается, пришёл как перворазник?
— Я пришёл как перворазник и, совершив свои 3 прыжка, понял, что хочу этим заниматься. Хочу заниматься серьёзно и спортивно. Но! Произошла ситуация, меня забирают через полгода в армию. Набор на спорт у нас производился в мае-месяце, у нас было где-то около 120 человек желающих заниматься этим спортом. 2 дня сдавали физо, очень всё серьёзно, очень много дисциплины. 100-метровка, 2 километра бег, подтягивание, уголок…
— Хочешь прыгать — будь спортивным 🙂
— Обязательные условия! Нужно быть спортивным. Я лучше всех пробежал 100-метровку. И называется упражнение… Как называется?
— Пистолетик.
— Пистолетик, да. На одной ноге и сразу переходишь на вторую. Мне повезло, я сделал на одной 80, на другой 50. А на первом месте у нас был парень, который 80-80 сделал.
— В общем, тебе сразу 5 прыжков отсыпали 🙂
— Нет, не отсыпали. То есть, у меня была возможность попасть, я понял, что я могу попасть в эту группу. А набирали группу всего 30 человек.
— Тебе сколько лет было?
— Это было к 18 годам. На спорт я пошёл уже 18 лет. Мне как раз уходить в армию. И в этом и возникла проблема. То есть, я считался для спорта неперспективным. Нужно выходить как-то из этой ситуации. Прыгать очень хочется. Я делаю левую справку о том, что я учусь в техникуме, я перспективный студент…Надеюсь, меня за это не посадят 🙂 Мы прошли обучение на спорт, сдали экзамены, нам сказали: «Завтра приходите, проходите ВЛК, завтра у вас выходит приказ, потом начнёте прыгать». Но ко мне подходит командир парашютного звена и говорит: «Сергей, скажи, пожалуйста, ты где учишься?» Я говорю, ну, по истории справки, естественно, всю эту историю рассказываю. А он отвечает: «Ты знаешь. А я там преподаю, но тебя ни разу не видел». Я понимаю, что вариантов уже нет, я ему сдался. Я говорю, так и так, очень хочу прыгать, являюсь неперспективным, но хочу поступить и всё-таки начать прыгать, сходив в армию, вернуться обратно в спорт. Он меня не сдал, он меня оставил…
— Хороший какой!
— …но люди в белых халатах имели другое мнение. Я не прошёл по зрению. ВЛК я не прошёл. Расстроился, пришёл к своему другу-соседу, живущему выше меня. Он занимался дельтапланеризмом. Я пришёл, говорю, так и так, меня зарубили. Он такой: «Не расстраивайся, давай заниматься дельтапланеризмом». И я понёсся туда. То есть, всё равно в небо. Позанимался, съездил на слёт, успел съездить в Магнитогорск — учили меня там летать на дельтапланах. Тоже весело было.
— Тяжело было бегать?
— Наоборот, я же бегал, как ты знаешь. Из 100 человек я занял первое место, бегал я очень хорошо.
— Даже с 50-килограммовым треугольником? :))
— Вообще, даже не заморачивался! У меня ноги были хорошие. Ребята даже веселились по поводу того, что все сидят на земле, никто не взлетает. Ветерок слабенький, с горы. Ты представляешь, что такое? Надо разогнаться 20 километров в час, плюс скорость ветра, которая тебе дует в спину. И я умудрялся закинуть аппарат, взлететь. Я бегал быстро.
— Ты был настойчив на пути к своим целям. Хорошо, получается, ты принял решение, что спорт тебе интересен. И что дальше? Ты пошёл в армию?
— Да, я пошёл в морфлот, я отслужил 3 года, — крайний такой был призыв, мне повезло, как обычно.
— То есть, по сути, ты вернулся в том возрасте, когда многие уже заканчивают парашютную карьеру?
— Нет, не заканчивают… То есть, почему я являюсь неперспективным. Когда молодые ребята начинают в 14–15–16 лет (то есть, до 18 лет), — они попадают в молодёжную команду. Ты выполняешь норматив, — как правило, молодые достаточно быстро это делают. У них, естественно, рост идёт. В 22 года уже, как правило, людей не брали никогда. Я после службы пришёл, устроился в органы внутренних дел. Там меня свёл случай с Андреем Галкиным. А я был спортивным сектором, вёл спортивный сектор в отделе. И мы традиционно лето открывали — ездили прыгать с парашютом. Я организовывал прыжки, нас по 20 с лишним человек прыгающих собиралось. Мы приезжали семьями, у нас весёлая компания, мы прыгаем. После этого уезжаем на природу, ну и отмечаем это наше мероприятие.
— Празднуем.
— Да, празднуем. В 98-м году я привёл туда сестру. Старшая сестра Ирина, она прыгала 98-м году. И 2000-х было организовано такое течение, называлось «Спортсмен-любитель». Ты прыгаешь спортивные прыжки, но платишь за них сам. Шла первая волна вот этих мероприятий, мы в неё и попали. Нас вёл Валерий Андреевич Прокопьев, знаменитейший человек нашего аэроклуба.
— Ты пришёл, когда ещё были вот эти программы, прыжки бесплатные. Потом разваливается Советский Союз, перестаёт существовать, появляется страна России, потом плавно-плавно прыжки становятся коммерческими… а на стыке этих эпох ты, получается, что делал?
— Мы просто приезжали и прыгали самостоятельные прыжки. Единственное, что Андрей Галкин лично со мной позанимался — и мне дали парашют… я был самым модным! У меня был ПТЛ. УТ-15 знаешь?
— Это да.
— Вот то же самое, только у него характеристики в 2 раза меньше. То есть, у него 2,5 метра горизонтальная скорость, а внешне он точно так же выглядел.
— Слушай, вот пока далеко не ушли в спорт, а ты помнишь свои ощущения от первого прыжка? Что тебя торкнуло?
— Первый прыжок… да! Я его помню очень хорошо. Я отделился — и автоматически закрылись глаза. Вообще. То есть, процесс был неконтролируемый. Совершая второй прыжок, я прямо себе дал задание, что я должен посмотреть на удаляющийся самолёт. Второй раз уже было всё хорошо. Но второй раз было уже страшно, я уже знал, что это и…
— Но это было ручное раскрытие, правильно?
— Да, мы прыгали тогда все только со стабилизацией.
— И с закрытыми глазами? 🙂
— Ну, отделяешься, стабилизация, 3 секунды, дёргаешь кольцо.
— А у тебя было ощущение вот этого колоссального счастья?
— Неимоверное! Небо — это такая среда, влюбляешься так, что…
— …что потом сложно с этим завязать, да?
— Я 3 раза бросал! Ничего из этого не получилось, небо не отпускает. Мне пришлось просто в один прекрасный момент завязать вообще с парашютным спортом, я 5 лет вообще не прыгал.
— Как ты это выдержал?
— Это было очень сложно, но получилось так, что уже были дети, нечестно было — я не мог себе позволить материально ущемлять семью, принял решение, что я завязываю.
— Поставил на паузу (шёпотом)
— Поставил на паузу на 5 лет.
— Давай тогда вернёмся в те самые 2000-е. Вы начали прыгать за деньги.
— Да. У нас там возникла проблема. Нам не давали высоты. Мы были в первых рядах коммерческого парашютизма в Екатеринбурге. Но получилось так, что вроде как невыгодно нас было поднимать на высоту. То есть, пожалуйста, прыгайте себе 1200.
— Какая-то история такая… Очень понятная, знаешь. Знакомая! 🙂
— Так оно и осталось. Но тогда это было ярко выражено. То есть, если сейчас ты на высоту ещё попадаешь, то тогда нас категорически не пускали. 1200 — и всё. Если тебя на 15 секунд поднимут, то это уже за счастье.
Мы понимаем, что действительно надо что-то делать. Прошёл зимний сезон, и когда он закончился, появилась изумительная идея. Взять себе в тренеры Наталью Михайловну Филинкову. Мега-профессионал! Регалий очень много. Что получается? Мы её приглашаем к себе тренером. Она с нами занимается. У нас были условия. Первое условие — 1 человек через полгода должен выполнить норматив первого разряда. Второе условие — нам дают высоту.
— А что вы прыгали?
— Мы прыгали классический парашютизм — точность приземления, индивидуальная акробатика. Зимний сезон закрывается — мы начинаем с физо. Мы занимаемся спортом. 3 раза в неделю в клубе Наталья Михайловна с нами занимается. Ирина Кодратова, которая никогда в жизни не подтягивалась,— начала подтягиваться 6 или 7 раз. Парни подтягиваются у нас по 35 раз стабильно. Мы занимались на вестибулярку, в подвесной системе Наталья Михайловна с нами занималась. Очень многие выполнили физо гораздо лучше, чем спортсмены, которые не любители, а спортивные профессионалы, которые занимались у нас в команде. Тамара Андреевна безумно сильно ругалась, говорила: «Посмотрите, люди за свои деньги прыгают, и какие они показывают результаты!». У нас было очень много энтузиазма, то есть, заряда именно на результат.
Что происходит дальше? Начинается летний сезон. С первого подъёма нам дают высоту. Я у Натальи Михайловна спрашивал, что она для этого сделала — но она так и не сдалась 🙂 Нам сразу дали высоту, и первое соревнование она провела через 3 месяца. У нас 2 человека выполнили норматив первого разряда через эти 3 месяца. Прыгали на разных типах парашютов, но на крыле мы не прыгали. Прыгали на УТ-15, Д-1-5У.
— Это была та программа, где 150 прыжков надо было напрыгать до крыла?
— Да-да!
— Ну и, соответственно, пока ты их допрыгаешь, вечность пройдёт, поэтому…
— Нет, у нас всё это происходило гораздо быстрее. На 50-ти прыжках переходили на крыло. Наталья Михайловна Филинкова переводила нас на крыло, да.
— А ребята, которые были в сборной, у Тамары Андреевны, — они 150 напрыгивали?
— Да. У нас есть сейчас действующий командир парашютного звена. Так он перешёл… 280 прыжков у него было… 300, что-ли, он напрыгал — его перевели на крыло, а до того не давали.
У нас была очень дружная компания, нас было 11 человек. Мы назывались «Слайдерс» — «скользящие», то есть. У нас был свой стенд — модный, новый, — мы меняли фотографии, мы праздновали все дни рождения, собирались, было очень весело, очень многие хотели к нам попасть, но у нас было ограничено количество участников. Просуществовали мы год, вот так, за свои деньги.
— То есть, вы просто объединились в банду, — ну по сути, как сейчас ребята делают: вот есть классный инструктор, работаешь с ним на результат.
— Да, как-то так у нас получилось.
— Вот вы год просуществовали, а какие-то соревнования у вас…?
— Мы тогда провели соревнования — у нас норматив. Мы очень быстро достигли своей цели. Мы думали — за полгода хоть чего-то достичь. А достигли через 3 месяца. То есть условия, которые Наталья Михайловна обещала,
— Перевыполнили план 🙂
— На 200%. Почему через год мы расстались? Появилось новое направление — групповая парашютная акробатика. О, заулыбалась как 🙂
— А как учились? У кого?
— Учились… да как. Видео, ютуб. Групповая акробатика была только в ЦСПК по большому счёту. Ну, естественно, в Москве — кто хотел учиться, ездили туда. Потихонечку там где-то что-то услышал, где-то кто-то позанимался… Двигались очень плохо и медленно. Тренера, чтобы заниматься с людьми, у нас не было. Человека, который достойного уровня из спортсменов хотя бы…
— То есть вы ездили, как-то искали информацию, собирали её..?
— Да, да. Моя сестрёнка Ирина, старшая, Кодратова — она перешла на УТ-15 и в первом же прыжке сломала себе ногу. Затюнинговала её, вылечила и сказала: «Я больше с круглыми парашютами прыгать не буду!». И поехала в Москву, закончила AFF. Тогда только в Москве учили. Когда он начался у нас в стране — я понятия не имею, но в 2000-х годах уже точно был. Она закончила AFF, пришла сюда, стала учиться потихонечку снимать. У нас первый оператор в Уральском регионе — сертифицированный оператор, имею ввиду — как раз была Ирина Кодратова. И это длилось достаточно продолжительный период времени: нигде не было операторов, а у нас она была, потихонечку училась. Потом она пошла работать в Москву, в Ступино. Я постоянно к ней ездил, отпуск проводил у неё, прыгал.
Что происходит дальше? А дальше происходит то, что Ирина возвращается прыгать сюда оператором, и говорит: «Давай-ка начинай!». Я говорю: «Ирина, я не могу себе позволить материально». Ещё в институте учился. Я говорю — нет. Она такая: «Надевай камеру, платить за прыжки не надо, за тебя будут платить другие». Я так подумал, — думаю, почему бы нет.
— У Ирины предпринимательская жилка, да? 🙂
— Ну и всё. Она меня забирает с собой в Мензелинск. Тогда в первый раз я познакомился с дропзоной Мензелинск. А Ирина делала клипы и в Москве их продавала. Парашютные клипы. Их не было вообще в то время. «Русский Экстрим» — такой был канал, — забирал всё, что она монтировала. И получилось так, что там в её клипы попадал я. Ну, у меня какие-то идеи возникали — я говорю, мол, давай вот это снимем. Она говорит: «Ну давай». Как-нибудь покажу клипы эти старые. Очень смешно!
— С удовольствием посмотрю.
— Ну, в двух словах. Начали снимать в Ступино, снимали в Логиново, — везде снимали, в общем. Концепция клипа: идём прыгать. Обычные прыжки, то есть, я прыгаю, меня снимают, всё хорошо. Приходит непогода. Там комментируют, — что вот, всё, пришла непогода, и прямо вообще ураган-гроза… На большом мате все спят, и парашютисту снится сон. Камера наезжает: он надевает очки, надевает высотник. Камера отъезжает: он такой — вжух! — и на лошади, в комбинезоне, во всём обмундировании. План этот сменяется другим планом: на водных лыжах, во всём этом же обмундировании, потом он в этом же обмундировании на мотоцикле кроссовом прыгает… В общем, заканчивается всё это обычным трамваем. На Большакова у Дворца спорта. То есть, трамвай подъезжает, дверь открывается — выходит парашютист с обычными людьми. Он в каске, всё как положено. Кидает основной парашют, ничего не получается, отцепка-запаска. И запаска такая улетает в камеру. Вот такая концепция. Он просыпается в диком… А! После того, как дёргаешь, дядю Ваню Ирина ещё сняла — знаешь, что это такое? Ну, это мешок с песком…
— Дядя Ваня?
— Да, так называется. Ну, это когда испытывают парашюты, прицепляют специальный вес…
— Тулово?
— Да.
— Ну, в Москве мы видели на испытаниях — там манекены были.
— Да, вот манекен, «Дядя Ваня» его называют. Происходит отказ, и он такой во вращении врезается в землю — и тут я посыпаюсь, и всё! И погода опять хорошая, и идём прыгать. Я к чему рассказал про этот клип. Приезжаю в Мензелинск. Сергей Щелчков, начальник ПДС, говорит: «Я тебя уже полгода смотрю!», а там на дропзоне гоняют через каждые полчаса этот клип. И говорит: «Контрольного прыжка у тебя не будет, я тебя по клипу допускаю!». Это же не то, что пронесло, — сэкономил деньги. Попрыгал — понимаю, что да, хочу, можно. Ирина забирает меня с собой. Она возила очень много студентов в Мензелинск на AFF, здесь она занималась подготовкой, а потом увозила их в Мензелинск. Там студенты распределялись среди всех инструкторов.
Мы договорились так. У меня уже была камера — я с ними, со студентами этими, прыгаю, с каждым. Они мне оплачивают прыжок. Я понимаю, что в любом случае это уже услуга, которая оплачена, независимо от того, заработал я деньги или нет. Мне нужно выдавать результат, а я ещё ноль, то есть, я ни разу ещё даже камеру не держал в руках. Каждый прыжок я терроризировал там всех. Каждый прыжок я разбирал со всеми операторами, они мне подсказывали. Хотя Ирина меня завела в операторство, но я считаю своим инструктором Дениса Прохорова. Он садился, и по 3 часа мы разбирали каждый прыжок. И не просто прыжок! Мы разбирали всю лирическую часть, где что сделано неправильно, как нужно, как не нужно. Он мне поправил голову. Это очень важно. Я эту же методику применяю сейчас в обучении операторов сам. Я являюсь старшим оператором в Логиново, у нас 5 человек в штате. Я ещё кое-что своё привнёс в обучение операторов. Человек прыгает — проходит, как правило, 3 фазы.
Первый этап. Студент приходит и пытается мне рассказать, что он видел. Оно, рассказанное, как правило, не соответствует истине. Мы разбираем его видео, и я ему рассказываю, какие ошибки. Прямо показываю на видео, где он и что накосячил. Начиная от лирической части, не просто падение. Потому что у нас продукт конечный — это всё: и лирическая часть, и сам прыжок, и финальная часть, когда уже происходит интервью на земле.
Второй этап. Он ко мне приходит и пытается рассказать сам, где совершил ошибки. Здесь главное научить работать головой. Например, человек, который прыгает с камерой формацию — он приходит и говорит: «У меня классно здесь всё на видео». А как только пытается снимать профессионально — всё идет мимо кассы. Потому что голова не заточена под съёмку. Она должна работать вообще по-другому. Я людей как раз этому и обучаю. Это вторая фаза. Студент уже видит свои ошибки.
Третья фаза. Он видит свои ошибки и в воздухе их исправляет. Ну, становление оператора – это очень продолжительный труд, честно. Спортсмена сделать проще, чем оператора.
— Сколько твой операторский путь длится уже?
— Я начал прыгать спортсменом в 2000-м году. 25–27, наверное, лет. Слушай, я даже как-то не считал. Надо посмотреть первые съёмки, кстати, мои. Там можно будет уже точно определиться.
— Аэродром Логиново — твой родной аэродром?
— Да, конечно.
— А скажи, пожалуйста, когда ты только начинал, как аэродром менялся?
— Нам просто сказочно повезло. Просто сказочно повезло — у нас раньше дороги на аэродром вообще не было. Летом, если ты заехал на аэродром и прошёл дождь, обратно ты уже не выедешь. У нас трактор выезжал и начинал вытаскивать все машины. Грязи ровно по колено, чернозём, это просто неимоверно! Начинали мы прыгать на дальнем старте, ты знаешь, где он находится, — там, где сейчас авиамоделисты, чуть-чуть ближе. Потом плавно переехали сюда, на ближний старт, стали работать здесь, но у нас вообще ничего не было, были только будки. Одна будка, где сидел доктор, и там же мы переодевались зимой, у нас было 2 помещения.
И вот у нас произошло чудо. Кубок губернатора Свердловской области по высшему пилотажу. И у нас появилась дорога настоящая, асфальтированная. У нас появилось здание, которое у нас сейчас имеется. И все старые здания — они были отремонтированы.
— А старые здания — это гостевые домики, да? Гостиничный третий корпус, четвёртый, пятый, шестой…
— Да.
— Слушай, я думала, что они строились одновременно с главным зданием. Как интересно.
— У нас самое старое здание — это штаб аэродрома Логиново, 1956 года, что-ли, здание. Это домик, где мы живём с Ириной. Это штаб. Там были классы. Вот эти маленькие комнатки — это были классы.
— Вот этот домик ваш — это был единственный дом на аэродроме?
— Нет, почему? Там домиков было много, вот таких, маленьких. А это было основное здание аэродрома Логиново.
— Так ты ещё, пойди, на манифесте спишь :))
— Доска информации, например, она так и висит. Мы из неё сделали свою — назвали её «Стена славы», там наши фотографии висят.
— Получается, на твоих глазах в какой-то мере аэродром отстроился, ты это всё видел?
— Это я всё видел, и мы так этому были рады. Здание просто… Когда мне показали эскиз этого здания, я сказал: «Ребята, никогда нам такого здания не построят». Футуристическое. Оно реально очень необычное. И вот пока мы прыгаем — там забивают сваи, бурят скважину. Я понимаю, что да, жареным пахнет. Возможно, что-то здесь всё-таки будет. Построили всё-таки! И очень быстро построили. Как раз к Кубку Губернатора. Провели его — и мы были так счастливы, что у нас появилась дорога, появилось здание. Лучше здание РОСТО! В РОСТО и ДОСААФ ни у кого нет таких зданий.
— Слушай, а как менялся на твоих глазах самолётный парк? Сейчас у нас есть ребята, кто на своих самолётах летают, частные пилоты и так далее. Как было, когда ты начинал?
— Я не знаю, как работали люди, честно скажу. Почему? Потому что нас приезжало прыгающих по 150 человек в день. Одевали их 2 человека: Валерий Андреевич Прокопьев и Шугаев Валерий Валентинович. Они одевали вдвоём всю эту ораву.
— А Валерий Валентинович тогда не летал?
— Нет, он летал.
— И одевал, и летал?
— Нет, ну там была же смена. У нас же было 2 самолёта. Сменные самолёты были. Была дисциплина какая-то, я не знаю. Валерий Андреевич держал это всё очень… прямо вот так вот!
— Классный он, да?
— Ой, это вот… Это мега-человек. Человечище, честно.
Вот если черту проводить по разным этапам в своей жизни — ты понимаешь, что вот здесь хорошо по-своему, здесь хорошо по-своему, здесь были такие люди, с которыми ты пересекался, сталкивался… И вот как раз все эти — однозначно только яркие, светлые! — моменты связаны именно с парашютной деятельностью. Самое главное, что мне нравится, почему я этим ещё занимаюсь, — сам парашютный спорт, он не терпит нехороших людей. Парашютный спорт образуется вокруг одного слова — «дисциплина». Если какой-то разрыв происходит в этой цепи самой дисциплины, то человек становится опасным для себя и становится опасным для других. Как правило, если человек такой появляется в этой среде, сама среда его начинает в виде «нас с тобой» выдавливать. Ну, условно, я с этим человеком общаться и прыгать не буду. Постепенно-постепенно человек всё равно уходит из парашютного спорта — потому что это командный спорт, без людей нечего делать.
— Ты говоришь, в каждой эпохе есть что-то, что делало аэродром классным, да? Ну, то есть были какие-то минусы, а были какие-то плюсы. И, наверное, в каждой эпохе есть какой-то превалирующий плюс. Можешь ты какую-то такую закономерность вычленить? Например, когда ты только начинал…
— Самое главное в каждой этой эпохе — есть ты сам. Это самое главное. Я понимаю, что мне осталось, честно говоря, совсем немного, потому что это такая тема… Очень жалко, но понимание всё равно приходит: уже достаточно давно занимаюсь этим спортом, и нужно вовремя заканчивать. Это вот как мы относимся к людям, которые глубоко возрастные, 80–90 лет, садятся за роль. Реакция не та, понимание не то, анализ ситуации отсутствует практически на 90%, соизмеримо к нашему возрасту. И здесь то же самое. То есть, нужно вовремя уходить, чтобы ты не был опасен. Одно дело, то, что ты сам себя можешь наказать, — но и, к сожалению, можешь как-то наказать другого.
— Слушай, скажи, пожалуйста: парашютный спорт для тебя, я так понимаю, — он был и про спорт, и про кайф, и про классное времяпрепровождение, и он стал работой. А какие у тебя есть 3 самых-самых запоминающихся прыжка, которые тебя изменили, вдохновили, как-то повлияли на твою жизнь дальнейшую?
— Хотел сказать по поводу работы. Это не работа — однозначно, жёстко и категорично! — это хобби. У меня была в жизни ситуация. Я попробовал — не устраивался, но получилось так, что были рекордные работы, прыгали очень много. За5 дней прыгнул что-то прыжков 50 или 60, и работал ещё инструктором в Мензелинске. Кроме того, что оператор, проводил тренажи, отцепки, работал инструктором, был старшим в самолёте. И мне говорят: «Иди выпускающим прыгни». И я понимаю, что я не хочу. И я испугался. Я понял, что у меня работой эта деятельность никогда не будет. У нас не так много в жизни вот прямо кайфовых вещей, да? И терять свою такую кайфушку я категорически не буду. Вот тогда я принял решение, что это у меня будет только хобби. Для себя определил. Поэтому я отношусь к этому как к хобби, приносящему небольшую зарплату.
А что касается прыжков. Как правило, запоминаются юбилейные прыжки. Стараешься прыгнуть юбилейный прыжок так, чтобы он запомнился.
— Голенький? 🙂
— 2 раза! Один раз прыгали, нас было 4 человека, это было очень давно. Мы прыгали здесь первые в Екатеринбурге, договаривались с Валерием Андреевичем. Было очень тепло, и мы прыгнули вчетвером. В том числе, и его сын Валентин с нами прыгал. Это было мои 300 прыжков. Понравился прыжок! Потом прыгали в Мензелинске юбилей, это было 500 прыжков. Нас было 8 операторов. Все с камерами, с фотоаппаратами.
— У тебя была такая супер-мега-7D съёмка?
— Нет. :)) Съёмка была, да. То есть 8 операторов, 8 камер, у всех камеры, у всех фотоаппараты, все снимают, все фотографируют. Но оператор же — это креативный человек. Естественно, они мне ничего не сказали, сделали сюрприз. Прилетает ко мне первый человек, даёт мне соску в рот. Соску — детскую, с такой цветной цепочкой, она у меня болтается.
— В закрытый шлем :))
— У нас у всех открытые шлема. Как правило, у операторов открытые шлема. Закрытые в наших условиях неприменимы, потому что мы прыгаем и зимой, и летом. Проблема в том, что мы зимой прыгать в них не можем, стекло потеет. Его нужно открывать, это всё снимать…
— Ну понятно. Ну так вот, соска!
— Соска. Первая прилетела мне соска. Второй человек подлетает — и дал мне молоток, знаешь, такой цветной, красивый, с двух сторон стучишь, он пищит. Я лечу и держу уже молоток. И понимаю, что открываться я уже буду не сам. Подлетает следующий человек. Мочалку даёт, цветную, красивую такую. Я говорю потом: «Почему мочалка?». Она красивая. Вот я вот так лечу с соской, со всеми этими делами. И все подлетают ко мне и ещё меня поздравляют. Вот так — пятюней в руку. Было здорово, весело.
А самый мой запоминающийся прыжок — юбилей, это 3000. Я даже, честно говоря, об этом не мог мечтать вообще. Я просто прыгнул и снял человека. Но этот человек был мой сын, младший. Я так хотел, чтобы он начал заниматься спортом. Но… категорически нет. У меня был период времени, когда я работал в аэротрубе, в Радуга-парке. Сын приехал туда, полетал полчаса. — Папа, — говорит, — Классно, всё хорошо, больше не буду.
Тандем прыгнул через какое-то время. — Папа, — говорит — Всё понравилось, классно, больше не буду.
И получилось так, что год назад я его привёл, нужны были укладчики. Говорю, хочешь подзаработать? Он у меня студент. Говорит, да, хочу. А мне-то что ещё надо? Отец и сын. Мы вместе с ним на аэродроме общаемся.
К концу лета говорит: «Я хочу прыгнуть в статик-лайн». Я говорю — да без проблем. Я его не трогал вообще, я понимаю, что у нас тема закрыта. Он прыгнул статик-лайн. Понравилось. И к зиме прошлого года в декабре он говорит: «Папа, я хочу пройти курс».
— Гены победили!
— Я такой — йеееес! Всё, произошло. И он установил рекорд нашего клуба, он прошёл «Классик+» за 4 прыжка. Первый прыжок — на верёвку. Нужно отделиться ровно, правильно. Я ему сказал, что самый главный прыжок — это 5 секунд, который показывает всё. Если в эти 5 секунд отделяешься, стабильно падаешь, открываешься самостоятельно…
— Дальше всё будет быстро.
— Дальше всё будет быстро. И мы с тобой возиться не будем. Мы прыгаем с тобой сразу 20 секунд и прыгаем 30 секунд. 30 секунд — контрольный прыжок. То есть, в 20 секунд мы делаем все эти имитации. В 30 секунд ты делаешь уже там БП, сальто, всё как положено. Полностью программу прошёл. А я отстранился. Почему? Я сам работаю в аэротрубе, но посчитал, что неправильно с ним будет заниматься. С ним занимался Игорь Федотов в аэротрубе. А Евгений Карзанов, Вадим Петухов и Лёня Плаксин были его инструкторами, то есть, он был у нас сын полка. Я думаю, этот рекорд будет сложно побить за 3 прыжка.
— Да, я тоже думаю.
— А вообще если есть какой-то инструктор трубный… Было такое в Мензелинске, трубные инструктора приехали, на 8-м уровне они прыгали фрифлай на голове со студентами.
Да, тут очень много факторов, потому что у тебя появляется парашют. Во-первых, выйти из самолёта, это психологически своеобразная такая штука. Сидишь в самолёте и думаешь, а нафига тебе это нужно? Тебя прямо тихонечко ковыряет. А отпуская руку от самолёта, когда ты отделяешься, ты уже понимаешь, зачем тебе это нужно. Сразу ответ находится. Вопрос сразу же уходит.
Вроде бы, когда перерывы происходят, скучаешь по парашютным прыжкам, охота прыгать. По любым причинам перерывы — заболел там или ещё что-то. Вроде бы всё хорошо в твоей жизни. Ну да, скучаешь. А приходишь потом прыгать и понимаешь, что вот сейчас — я живу!
Меня люди спрашивают, скажи, пожалуйста, что такое парашютный прыжок? Что за кайф? Я говорю — а как я тебе это объясню? Вот представь на секунду — ассоциативное мышление. У тебя никогда в жизни не болели зубы. Ты подходишь, спрашиваешь — что с тобой? Я говорю: «Болят зубы». Ты не понимаешь, о чём я говорю. Видишь лишь, что мне нехорошо. Но если у тебя болели зубы, при взгляде на меня у тебя у самой начинает сразу больно становиться. Парашютный прыжок — то же самое. Приходишь, и тебе не нужно рассказывать, как ты прыгнул. Всё видно!
— Серёжа, вот у вас сейчас, получается, в какой-то мере парашютная династия формируется.
— Ой, я очень на это надеюсь, прямо очень.
— Ты можешь сформулировать это чувство? Какое оно? Что у тебя сын прыгает, и вы разделяете вместе занятия.
— Кроме того, я хочу весной заводить его в операторство. Я его научу этому делу и со спокойной душой пойду на пенсию.
— А у тебя есть какой-то в планах, в желаниях совместный прыжок?
— У меня он юбилейный был, я же сказал, что…
— Может быть, есть какой-то план? Ну, там, прыгнуть с розовым фламинго и с сыном :))
— :)) Нет, я свою мечту… Я даже не мечтал о том, что я смогу так прыгнуть. 3000-й прыжок я просто снял сына.
— Это был лучший юбилей, да?
— Один из лучших юбилеев. Я на это даже не рассчитывал. Я и сын. Это отцовское. И гордость, и счастье, что мы вместе, мы разделяем, у нас очень много тем для общения.
— Как ты думаешь, какое будущее у парашютного спорта?
— Сложный вопрос. Я думаю, что пока есть такие энтузиасты, как ты, я и люди, не ставящие нам палки в колёса,— я думаю, что будущее у нас есть. Неизвестно, какое оно, светлое или не очень, потому что у нас периодически, видишь… Очень много факторов связаны с материальным характером. Не нашим, а клуба. Ты понимаешь, что закончился ресурс самолёта, и что? Денег найти не сможем — мы встали.
— А даже если найдём, через пару лет что?
— А через 10 лет что? А ты понимаешь, что люди остывают? Очень много людей прошло через меня, которые уже не прыгают. Их очень много, большое количество. В парашютный спорт люди приходят за разными вещами. Кто-то победить страх, кому-то просто интересно. И он, достигая своей цели, то есть, например, избавившись от фобии или достигнув своей цели, он просто… ему становится неинтересно. Но есть другие люди, которые, чтобы оно не происходило, — всё равно их в небо тащит. Хоть как-нибудь прыгнуть дай, пожалуйста. Даже когда прыгать не можешь, например, случилась травма, — люди всё равно приезжают на аэродром, чтобы вкусить эту атмосферу. Её не передать. За этим люди и приезжают.
— Несколько вопросов именно про Екатеринбургский авиаклуб. Первый: вот как ты думаешь, есть ли у нас, у Логиново, какой-то свой почерк, какой-то свой образ, ассоциация ключевая на фоне остальных авиаклубов?
— Если хочешь сравнивать, нужно иметь какой-то опыт общения с другими клубами. Я их не могу сравнить, потому что они принципиально другие. То есть, московские, там уровень один. Среди регионалов небольшое количество клубов видел, но мы на очень хорошем уровне. Прямо мега. И по количеству совершаемых прыжков, тандемов, самостоятельных. Инфраструктура, которая у нас присутствует, именно РОСТО. Я считаю, что у нас люди — которые работают в клубе — профессионалы очень высокого класса. Инструкторский состав. Люди — это основополагающее. Без этого никуда и ничего. Но здесь в основном люди, к сожалению…
— За идею.
— Да. Зная нашу заработную плату — людей, которые работают в клубе, — это глубоко идейные люди, я бы сказал.
— Если бы тебе дали волшебную возможность изменить что-то одно на аэродроме, что бы ты изменил?
— Так у нас самолёт — одно слово волшебное. Самолёт. Дайте высотный самолёт. У нас же была ситуация, когда брали в аренду самолёт Ан-28. Ты застала эту ситуацию?
— Нет.
— Самолёт был рекордный, экипаж был рекордный, 7 минут — и мы наверху. Не было таких подъёмов крутых, всё спокойно, ровно, 7 минут, мы на 4000. Прыгали в день по 50 тандемов. У нас были подъёмы тандемные полностью. Андрей договорился с ребятами — приезжали тандем-инструкторы из Тюмени. Операторов у нас в полном составе было 6 человек, Ирина у нас была. Было изумительно. Народу было очень много желающих. Если бы был высотный борт, я думаю, мы развили бы, по крайней мере, коммерческую составляющую. Это я говорю только про тандемы. А у нас ещё есть ребята-фрифлаисты, есть большие формации, которые тоже бы участвовали в этом. Однозначно!
— А что бы ты хотел пожелать молодёжи аэродрома Логиново?
— Самое главное во всём этом… Чтобы у них был огонь в глазах, однозначно! Чтобы они землю рыли своим желанием. И обязательно быть дисциплинированными. Это очень важно. Дисциплина — это главное, ключевое слово в нашей парашютной деятельности.
— Очень круто. Спасибо. Классный рассказ, классная беседа. Мне кажется, всё удалось.
— Спасибо большое за предоставленную возможность поделиться!